Дрессировщица люпинов
...А может, и правда пепел. Серый, густой, душный.
Мягкий.
Наступишь - провалится, а упадешь - и вовсе похоронит.
Попервой-то не пепел был, лесок был молоденький, не лесок даже, а так... подлесок. Листиками трепещет, веточками трясет от малейшего дуновения, весь такой возмущенный и отзывчивый. А теперь уж не лес, пепел теперь толстым ковром. Сгорел подлесок, а когда - и не заметил сам. Не до того было, все корчился в пламени, корчился, а как болеть перестало, тогда и обрадовался. Не болит, оно и ладно, а что теперь не в небо, а по земле стелется, так то бывает. Не покоя ли хотел?
Так и лежит тот пепел, выжженное кострище под собой похоронив. С ветром и взовьется, и в небо полетит, да только до сердцевины, до кострища проклятого - не допустит.
Это потом, быть может, придет кто-то, кто насильно разворошит, вспашет, засеет. По пеплу, да по жирному хорошо прорастет, сорные травы-то повыгорали вместе с деревцами. А не придет никто - так и проваляется, тая вместе с весенним снегом, смываясь вместе с летними ливнями, пока и вовсе не истончится да не растает.
Только хочется верить, что там, под кострищем да под пеплом - каштанчик спрятался. Оттого и бережет, оттого и укрывает собой, чтобы не разрыли белки-пичуги раньше времени, не помешали поросли молодой, не вырвали с корнем.
А может, никакого корня и вовсе нет.
Может, и правда просто пепел. Серый, густой, душный.
Мягкий.
Наступишь - провалится, а упадешь - и вовсе похоронит...
Мягкий.
Наступишь - провалится, а упадешь - и вовсе похоронит.
Попервой-то не пепел был, лесок был молоденький, не лесок даже, а так... подлесок. Листиками трепещет, веточками трясет от малейшего дуновения, весь такой возмущенный и отзывчивый. А теперь уж не лес, пепел теперь толстым ковром. Сгорел подлесок, а когда - и не заметил сам. Не до того было, все корчился в пламени, корчился, а как болеть перестало, тогда и обрадовался. Не болит, оно и ладно, а что теперь не в небо, а по земле стелется, так то бывает. Не покоя ли хотел?
Так и лежит тот пепел, выжженное кострище под собой похоронив. С ветром и взовьется, и в небо полетит, да только до сердцевины, до кострища проклятого - не допустит.
Это потом, быть может, придет кто-то, кто насильно разворошит, вспашет, засеет. По пеплу, да по жирному хорошо прорастет, сорные травы-то повыгорали вместе с деревцами. А не придет никто - так и проваляется, тая вместе с весенним снегом, смываясь вместе с летними ливнями, пока и вовсе не истончится да не растает.
Только хочется верить, что там, под кострищем да под пеплом - каштанчик спрятался. Оттого и бережет, оттого и укрывает собой, чтобы не разрыли белки-пичуги раньше времени, не помешали поросли молодой, не вырвали с корнем.
А может, никакого корня и вовсе нет.
Может, и правда просто пепел. Серый, густой, душный.
Мягкий.
Наступишь - провалится, а упадешь - и вовсе похоронит...